Жизнь этого парня  - Тобиас Вулф

Я был один дома. Пытался усмирить свое раздражение и чувство вины. Многие вещи я мог себе простить, но не жестокость.

Я вернулся в подсобку. Чемпион снова лежал на одеяле. Потыкал его кости и осмотрел, нет ли ран. Он выглядел сносно. Губка взяла на себя всю силу ударов. Пока я занимался осмотром, Чемпион жалобно скулил и лизал мне руки. Я ласково разговаривал с ним, это было ошибкой. Это дало ему понять, что он мне нравится, что мы друзья. С того вечера он хотел быть рядом со мной все время. Когда бы я ни оказывался в подсобке, он расстилался передо мной, надеясь поймать, затем лаял и бросался к двери, когда я выходил.

Это доставляло мне неудобства. Вот уже почти год, с тех пор как начал учиться в старшей школе, я выскальзывал из дома после полуночи, чтобы взять машину для ночных развлечений. Дуайт не учил меня водить – он с уверенностью заявлял, что я угроблю нас обоих, – так что я обучался сам. После того, как Чемпион ко мне прилепился, я был вынужден брать его с собой, в противном случае он бы поднял своими воплями всех домашних.

Я курсировал по пустым улицам деревни, а рядом сидел Чемпион, глазел в окно, как настоящий пассажир, или щелкал челюстями по ветру. Когда мне это надоедало, я выезжал на участок дороги в направлении к Марблмаунт, где мог гнать сто миль в час без всяких поворотов. Так как Чемпион безмятежно наблюдал за белой полоской, мелькающей между фар, я мог в свое удовольствие орать как гиббон или проливать слезы ужаса. Затем я останавливал машину на середине дороги, разворачивался и проделывал то же самое по дороге обратно. Каждый раз я уезжал немного дальше. Однажды, думал я, я просто продолжу ехать.

Один раз я угодил в кювет, когда разворачивал машину задним ходом, чтобы ехать домой. Колеса прокручивались, потом я вылез посмотреть, что к чему. Я еще немного покрутил колеса, пока не закопался по уши. Тогда бросил машину и пошел пешком в деревню. Было уже три часа ночи, и дома я мог оказаться не раньше семи. Мое отсутствие обнаружили бы раньше. И машину тоже успели бы найти. Я выругался, но облегчения это не принесло. Вскоре я остановился.

Чемпион убежал вперед через лес, который громоздился по обеим сторонам дороги. Вокруг темнели горы, звезды сверкали как бриллианты в чернильном небе. Мои шаги по шоссе отчетливо звучали. Я слышал их словно со стороны. Движения ног стали казаться чужими, а затем и остальное тело уже ощущалось посторонним и неправдоподобным, как если бы я только притворялся кем-то. Я наблюдал, как это тело топает за мной. Я был вне его, наблюдал за ним, сам тому не веря. Его намерения казались абсурдными и пугающими. Я не знал, что это было.

А затем некий голос прокричал:

– О, Мэйбеллин!

Я знал этот голос. Он принадлежал мне, он был громким, и я последовал за ним. Я спел «Мэйбеллин» и еще много других песен. Я продолжал петь что есть мочи. Пару раз я останавливался, чтобы придумать подходящее оправдание.

«Послушай, я знаю, в это трудно поверить, но я как бы проснулся и… оказался здесь, я вел машину!» – но подобные идеи приводили меня в отчаяние и я возвращался к пению. Я вспомнил все песни, которые знал, и сам изумился, как много их было. Я понял, что пою довольно неплохо. Пел я разными голосами. Исполнил такие песни, как «Deck of Cards» и «Three Stars». Я пел фальцетом. Я начал себе нравиться.

На полпути в Чинук я услышал позади звук мотора. Я обернулся и махнул водителю. Он остановил свой грузовик на дороге, мотор работал. Я не знал этого человека.

– Это твоя машина там, на дороге? – спросил он.

Я сказал, что моя.

– Как ты умудрился?..

– Это трудно объяснить, – ответил я.

Он велел мне забираться внутрь. Я начал звать Чемпиона.

– Подожди, – сказал он. – Кто этот Чемп? Вас что, двое?

– Это моя собака.

Мужчина всматривался в темноту, пока я пытался докричаться до Чемпиона. Этот человек боялся всего, что было вокруг, боялся меня, и его страх заставлял меня чувствовать опасность. Наконец он сказал:

– Я поехал.

Но именно в этот момент Чемпион выскочил из-за деревьев. Мужчина посмотрел на него.

– Боже правый, – проговорил он, но впустил нас и отвез обратно к машине. Он ехал молча, и так же молчал, пока вытаскивал нашу машину на дорогу. Я поблагодарил его, но он лишь кивнул и уехал.

Я забрался в постель незадолго до того, как мать пришла меня будить.

– Я нехорошо себя чувствую, – сказал я ей.

Она положила руку мне на лоб, и после этого жеста мне захотелось рассказать ей обо всей этой передряге. Не чтобы облегчить душу, а чтобы поделиться тем, как я выбрался из этого. Ей нравилось слушать истории о критических ситуациях, которые закончились в итоге хорошо: они вселяли в нее веру в удачу. Но я знал, что не смогу рассказать ей все, не пообещав никогда больше не брать машину, чего на самом деле не мог, так как был полон решимости сделать это снова. Она посмотрела на меня в сером предутреннем свете.

– У тебя нет жара, – сказала она. – Но должна признать, ты выглядишь ужасно.

Она разрешила мне остаться дома и не ходить в этот день в школу, если пообещаю не смотреть телик.

Проспал я до обеда. Я сидел в постели, ел сэндвич, когда Дуайт вошел в мою комнату. Он оперся на дверной косяк, не вынимая руки из карманов, как клоун, изображающий, что отдыхает. Это меня насторожило.

– Тебе лучше? – спросил он.

Я сказал, что да.

– Не хотелось бы, чтобы ты заболел чем-то серьезным, – сказал он. – Ты поспал немного, да?

– Да, сэр.

– Должно быть, тебе это было необходимо.

Я ждал.

– А, кстати, ты, случайно, не слышал такой легкий свист в моторе, а?

– В каком моторе?

Он улыбался.

Затем сказал, что был в лавке несколько минут назад с Чемпионом и что встретил там человека, который узнал собаку и поведал довольно занятную историю о том, как их дорожки пересеклись этим утром. Что я думаю по этому поводу?

Я ответил, что не понимаю, о чем речь.

И тут он оказался на мне. Схватил за одну руку под одеялом, в другой у меня был сэндвич. И вначале вместо того, чтобы защищаться самому, я оттолкнул сэндвич, как будто это было то, чего Дуайт добивался. Он хлестал меня по лицу. Я бросил сэндвич и закрылся рукой, но не мог увернуться от его рук. Он стоял на коленях на постели, сжимая меня ногами в одеяле, как в тисках. Я выкрикнул его имя, но он продолжал судорожно бить меня, и я знал, что он ничего не слышит.